- - - Вот он!
Двое мужей круто подались вперед, и вертолет покачнулся.
- Да дудки, это прямо камень, поросший мхом...
Пилот выровнял машину, и они понеслись отдаленнее. Белые утесы Дувра пропали за горизонтом. Лопасти со свистом молотили снежную крупу, летящую по ветру.
- Стой! Там! Давай книзу!
Вертолет круто спикировал и шлепнулся на шасси. Человек, откинув фонарь кабины, бережливо вылез на присыпанную снегом трава-мураву. Побежал, однако тут же, скучив дыхание, застопорил и закричал сквозь ветер:
- Гарри!
Легкая тень на холме спереди откололась от земли и приступила удаляться. Оттуда послышалось:
- Я ничего не сделал!
- Это не полиция, Гарри! Это я, Сэм Уэллис!
Тень окаменела. Уэллис, опасно дыша, пришелся теснее. Теперь они стояли на краю утесы - Сэм и пожилой мужик, почитай старичина, обхвативший долгую бороду ручками в перчатках.
-Дурак ты, Гарри, - задыхаясь, проронил Уэллис. - Я шукаю тебя уже несколько недель. Боялся, что не найду.
- А я дрожал, что найдешь.
Гарри наконец растворил зло зажмуренные зенки и затравленно посмотрел на прилетевшего.
Так они и стояли, глядя кореш на кореша, - два древних человека на взметнувшемся к небу шмате утесы, а кругом безумствовали морозные декабрьские сумерки. Они осведомили кореш кореша столько лет, что могли обходиться почитай без слов. Даже рыла их были слегка похожи - буркалами и морщинами. И одеты они были почитай равно. Правда, из-под непроницаемой куртки Сэмюэла выглядывала несуразно броская спортивная рубаха. Гарри пытался на нее не взирать.
Глаза у обоих были сырые - очевидно, от снега, летевшего в физиономия.
- Гарри, я вожделею предупредить тебя...
- Незачем. Думаешь, я скрывался, бесспорно? Сегодня ведь завершающий девай?
- Да, завершающий.
Они постояли немотствуя. Завтра - Рождество. А нынче, в этот предпраздничный вечер, уходят корабли. Скоро отплывет завершающий, и тогда Англия - великая Англия, незыблемая утес в море туманов и океане вод - обернется в монумент самой себе. Лишь чайки будут владеть этой землей. Да еще миллионы королевских бабочек, что всякое лето устремляются к морю...
- Итак, - проронил наконец Гарри, - с заходом солнца на островах не останется никого?
- Похоже, что столько.
- Надо же, пунктуально ужасно! А ты, Сэмюэл, бесспорно же, очнулся, чтоб забрать меня насильно?
- Скорее, уговорить...
- Уговорить? Великий Боже, Сэм, неужли за пятьдесят лет ты не изучил меня пунктуально вытекает? Мог бы догадаться. Уж я-то не прозеваю шанса стать финальным людом Британии... Великой Британии!
Последний человек. Господи. А ведь и истина завершающий. Как будто колокола трезвонят, древние колокола Лондона - сквозь столетия докатывается их звон сюда, в это несуразное пункт и несуразное пора, где на самом краю великой и бессмертной земли стоит завершающий ее обитатель... Последний. Последний.
- Послушай-ка, Сэмюэл, что я тебе изреку, - тихонько произнес Гарри. - Здесь, на этой земле, уже отрыта для меня могила. Не могу же я ее отмести!
- Кто потупит тебя туда, старичина?
- Я сам возлягу в нее. Когда опомнится час.
- А кто закопает?
- Ветер подумает об этом...
На буркалах Гарри блеснули слезы. Казалось, он сам этому удивился, однако, тут же оставив, вскричал в смятении:
- Но отчего, Сэм, отчего? Зачем мы стоим тут и занимаемся дурацким прощанием? Почему из портов уходят заключительные корабли, а в небе - гул остатних аэропланов? Куда смотались публика? Что случилось, Сэм?
- Все страшно прямо, - мирно откликнулся Уэллис. - Здесь скверная погода. Она и всегда-то была аховый, однако ранее сообщать об этом было не зачислено... Ничего невозможно было сделать. А нынче... Теперь Англии крышка. Будущее относится...
Они оба синхронно оборотили головы к зюйду.
- ...Канарским островам?
- И Самоа.
- Побережью Бразилии?
- Не позабудь про Калифорнию!
Оба печально улыбнулись.
- Да, Калифорния. Миллион бриттов от Сакраменто до Лос-Анджелеса.
- И еще миллион во Флориде.
- Человек болтает с солнцем. Да, Сэмюэл, бесспорно. Кровь болтает одно, а солнце-другое. И в шабаше шабашей кровь решается: на полдень. Она заявляла нам об этом две тысячи лет, а мы ее голос в себе заглушали. И вот, наконец, решились. Солнце одолело!
Уэллис посмотрел на кореша с восхищением.
- Продолжай, Гарри, продолжай! Похоже, мне не придется тебя убеждать...
- Нет, Сэм, ты обманываешься. Солнце одолело тебя. Меня ему не сломать! Может, я и вожделел бы, бесспорно не могу. Правда, одному мне тут будет скучновато... А что, Сэм, если я и тебя уломаю остаться? Помнишь, пунктуально некогда, когда мы были молодыми?
- Замолчи, Гарри! Ты заставляешь меня мозговать, будто я предаю отчизну и королеву...
- Ну что ты. Тебе некого предавать, потому что тут никого не осталось. Хотя кто бы мог порассудить тогда, в 1980-х, когда мы были еще молокососами, что слова нетленного лета расшвыряют нацию по свету, пунктуально пыль?
- Тогда и ты помяни, Гарри. Всю бытье мы мерзли. Всю бытье! Долгие годы мы натягивали на себя свитера и блузки, и ввек у нас не было досыта угля, чтоб согреться. Один девай в году лазурное твердь, и дождь, дождь, дождь, а зима приходит в августе... Я крупнее не могу, Гарри. Я крупнее не могу!
- И не нужно. Наш народ хватит настрадался. Люди стяжали Ямайку, Порт-о-Пренс и Пасадену. Дай мне лапу, дружище! Пожми мою, бесспорно поконцентрированнее. История этого не позабудет! А когда будешь там, на Сицилии, в Сиднее, в Калифорнии - расскажи об этом репортерам. Пусть напишут! И в исторических книжках нехай расскажут о нас... Мы это стяжали, Сэм!
Слезы на буркалах. Не снег - взаправдашние слезы.
- Гарри...
- Да, Сэм?
- Ты коротаешь меня до вертолета?
- Нет, Сэм. Я трушу. Боюсь, что дума о солнце в этот ледяной вечер сломит меня, и я улечу с тобой.
- В шабаше шабашей, Гарри, отчего бы и дудки?
- Не могу, Сэм. Кто-то должен остаться тут и сторожить земло наших праотцев. Они неизменно очухаются - норманы, саксы, викинги... В годы, что грядут, я обогну тяни остров - от Дувра на полуночь, а дальше назад спустя Фолкстоун.
- А Гитлер?
- Да, бесспорно. Он неизменно опомнится совместно со своими железными призраками.
- Как же ты станешь с ним противоборствовать, Гарри?
- Я буду не один-одинешенек. На своем пути я столкнусь Цезаря. Он обожал эти берега, он соорудил тут стези. Я минуюсь по этим стезям, и на них мне повстречаются еще призраки. У этой стороны чрезмерно богатая история. Она исчерпывающа призраков! И уж я-то сам изберу, кто с кем будет тут воевать...
Последний человек Англии посмотрел на полуночь, дальше на вест, дальше на полдень.
- А когда я удостоверюсь, что моя земля в режиме, что все дворцы и хижины стоят в мире, когда я досыта наслушаюсь пушечного грома великих браней... Рождество, Сэм, приходит всякий год. И всякий год я буду сбегать по Темзе до самого Лондона. Будет наступать 31 декабря, и в этот девай я, завершающий страж великого города, буду трезвонить в его колокола. В соборах святого Павла, святого Клеменса и святой Маргариты я вынужу напевать все, даже самые крошечные колокольчики. Я буду мастерить это для тебя, Сэм. И нехай ледяной ветр Англии донесет до тебя этот звон...
- Я буду внимать, Гарри.
- А когда-либо... Я возьму в десницы скипетр, мыслимо, это будет гадюка, задубевшая декабрьской ночью. Я надену корону, мыслимо, она будет слеплена из бумаги. И тогда я стану в линия со славными королями Ричардом и Генри, и с королевой Елизаветой. Там, в Вестминстере, я короную себя сам. Кто запретит мне это? Я стану королем и подданным на этой земле!
- В самом деле, кто тебе запретит?
Сэмюэл Уэллис обнял кореша в завершающий один и побежал к вертолету. Однако на полпути обмер.
- Великий Боже, дружище... Я единственно что пораздумал... Тебя кличут Гарри. Какое отменное имя для короля!
- Да, порядочное...
- Так ты прощаешь меня?
- Солнце спустит, Сэм. Оно призывает тебя. Иди.
- Но спустит ли Англия?
- Англия там, где ее народ. Я остаюсь с прахом и костями, ты шагаешь туда, где живая плоть, какая ликует жизни и Солнцу.
- Прощай.
- Бог с тобой, Сэм. Счастливо тебе таскать твою свежую летнюю рубаху.
Они оба еще что-то горлопанили, однако их слова заглушил ветр. Наконец Сэм забрался в вертолет, и машина улетучилась в дикой бунтуй.
Последний человек Англии остался на утесе. Его давили рыдания. Гарри, лепетал он себе, неужли ты не жаждешь перемен и прогресса? Разве не разумеешь, отчего они столько сделали? Понимаю. Они не устояли, когда им рассказали про нетленное лето за порогом...
- Предатели! Вернитесь!!! Бросить Лондон? Трафальгарскую площадь, колонну, соборы и замки? Чудеса Стоунхенджа? Бросить все это?
Последний король Англии стоял на утесе под ледяным ветром, и рыдания давили его. Потом он нагнулся и взял свои саквояж, в коем валялись книги: Библия и Шекспир, Джонсон и Диккенс, Драйден и Александр Поп. И вышел на стезю, какая вела кругом сердечной преклонной Англии.
Завтра Рождество, и он пожелал всему миру добросердечна. Люди сделали себе превосходный гостинец к Рождеству. Они подарили себе Солнце. На всей Земле в мерзлых местах никого не осталось. И нынче ночью, заворотив в какую-либо храм, он попросит у Бога прощения за то, что наименовал их предателями.
А доколь он поконцентрированнее натянул шапку и вдруг представил, пунктуально он торчит из окна своего дома морозным рождественским утречком и кричит:
- Эй, мальчишка! Висит ли еще в лавке мясника та чудная индейка, кою я видал вчера повечеру?
- Так пунктуально, сэр!
- Пойди и укупи ее! Приведи сюда хозяина, и я дам тебе шиллинг. А если вы очнетесь спустя пять минут, ты заработаешь цельную крону!
Видение испарилось. Покрепче застегнув пальто, Гарри Эбинизер Скрудж Юлий Цезарь Пиквик Пип (и еще тысяча других) приступил собственный продолжительный колея по стезе. У него завались девал. Ему нужно обогнуть цельную сторону...